Одесса (май 2003)

Мечта детства

Наверняка старожилы, если они еще остались, страшно недовольны нынешним состоянием города, наверняка мало что осталось от «той» Одессы – как мало что осталось от «той» Москвы и «того» Баку. Но я не просто не старожил, а первый раз в жизни попала в Одессу только сейчас, в 2003 году. И понравилось мне очень.

Ощущение от Одессы в первую очередь литературное. Получаешь чистое удовольствие, стоя на Дерибасовской угол Ришельевской или идя по Малой Арнаутской мимо Привоза. Кстати, есть еще Большая Арнаутская, которая по-украински называется "Велика", и как-то сразу понимаешь, что «Велика Арнаутска, а отступать некуда». Удовольствие было бы, даже если бы на этих улицах не было ничего – как Иерусалим состоит из камней, на которых... (стоял Храм, молился Иисус, взлетал с конем Магомет, нужное подчеркнуть). Но на этих улицах таки есть!

Последняя фраза, конечно – жалкая попытка подражать одесскому языку. Как правильно сказал Жванецкий: «Нет, что-то есть в этой почве». Одессу действительно надо слушать. «Здесь вы очень отдохнете». «Граждане отдыхающие, сегодня канатная дорога работает бесплатно до 12 часов. Осталось полчаса. Так вы рассчитывайте.» «Одесситы и гости, лучший катер черноморского торгового флота «Генуя» отправляется в увлекательное морское путешествие в Аркадию через шесть с половиной минут. Поторопи-и-и-и-и-и-и-тесь!» «Ну что ты гонишь волны? Все позакрывали, а еще 5 минут до конца». На книжном рынке продавец: «Вы что-то ищете?» Я молча прохожу мимо. Он вслед: «Хм, молчит... Наверное, иностранка.» Реклама в банке: «Грошей лимит? Возьми в кредит». На Ришельевской перед оперным театром транспарант - улыбающийся Жванецкий и подпись: «Куда идешь? Дерибасовская за углом!»

Кстати о транспарантах. В Одессе безусловно говорят по-русски. Кажется, про украинский вспоминают только при официозе. Практически все надписи по-русски – кроме социальной рекламы о наркомании, алкоголизме и курении, которые «шкідливы для здоров’я» (то есть вредны). В университете на стендах про науку и студенческую жизнь все написано по-русски, только приказ ректора по-украински. На праздничном фестивале городских орекстров про сам фестиваль рассказывали по-русски, а потом объявлять произведения и исполнителей выходила специальная украинскоговорящая студентка. Так вот, по-русски особенно хорошо смотрится транспарант (кажется, на Пушкинской) из двух строк:

Батькiвщину не обирают,

Обирают ii незалежность.

Рекламы на улицах довольно мало, и она если не социальная, то, обычно, довольно конкретная, то есть ближайшего кафе или бутика. Врочем, есть исключение – Шустов, Одесский коньячный завод. Щиты с девушками и бокалами, реклама на радио, спонсорство каких-то фестивалей – в общем, градообразующее предприятие. Граффити, точнее, надписи на стенах, выглядят, например, так: "Катя любит Машу" или "А в чем смысл? Да ни в чем!".

Но вернусь к улицам. В центре высокие красивые разноцветные дома, построенные сто и более лет назад. Немножко похоже на Ленинград (ну то есть на Европу), только южный, теплый – и в смысле погоды, и в смысле людей. Собственно, Одесса и была третьей столицей России после Москвы и Питера, южной столицей. Глубокие полуподвалы превращены в прохладные магазины (продуктовые) и бары (то есть, в основном, на тему выпить, а не поесть). В первых этажах водятся бутики и офисы – одно из окон превращают в дверь и к ней делают изящные лесенки с перильцами. И кафе европейские. Московский фасон - пластмассовые стулья и красные зонтики «Кока-кола» - практически не существует. Если кафе вылезает на улицу, то это будет отдельная территория, огороженная разнообразными художественно оформленными бортиками и цветами, с нормальными стульями и столами и с нормальной фарфоровой посудой (практически все кафе на Дерибасовской, среди которых наш безусловный фаворит – Украiнска Ласунка). Кроме домов, от глубокой древности сохранились, по всей видимости, дороги. Асфальт горбатый, кривой и дырявый. Что не мешает одесским дамам и девушкам ходить в изящных туфельках на каблуках. Правда, ремонты обуви встречаются не реже, чем бары. Люди в кроссовках и спортивных штанах adidas попадаются нечасто, это иногда молодежь, а чаще – приезжие.

А что потрясло мое воображение и о чем почему-то никто никогда не рассказывал – это размеры тротуаров. Мостовые нормальной ширины, думаю, не меньше пары полос в каждую сторону. Что, при небольшом количестве машин, выглядит даже как-то советско-ностальгически. И у каждой улицы еще два тротуара примерно такой же ширины (ну, может, иногда чуть поуже, но сумма двух тротуаров точно больше проезжей части). На этой ширине свободно помещаются высокие тенистые деревья, окруженные травой, велосипедисты, люди, остановившиеся посреди дороги на что-то поглазеть или поболтать, и при этом остается много места для спешащих пешеходов. Впрочем, таких в Одессе немного – ритм города вполне южный. Как выснилось, такую планировку улиц придумал еще Дерибас – это соответствовало его представлению о европейской демократии: свободные люди свободно шествуют по свободным улицам. Приятно, что эта идея была сохранена и в новых районах.

Говорят, что после войны Одесса не пользовалась большим расположением центра. В результате на строительство выделялось довольно мало денег, что и спасло город от массового уродства. Новострой в основном по окраинам. В центре снесли (или сам упал?) только один дом на Дерибасовской и строят вместо него что-то новое. А чемпионом уродства, безусловно, является гостиница «Одесса». Эта двадцатиэтажная бетонно-стеклянная бабайка построена за морвокзалом и торчит посредине классического вида на море – от Дюка. По ночам это чудо современной архитектуры подсвечивается багрово-зеленым.

Потемкинская лестница по первому взгляду не произвела на меня впечатления – ну, большая, ну, серая. Действительно, по ней надо пройти, причем в обе стороны. И тогда чувствуешь зрительный эффект – сверху видны только площадки, снизу – только ступени, а заодно – как удобно по ней идти.

Были мы в Оперном театре на Травиате. Попасть на представление – единственный способ посмотреть тетар изнутри. Как мы поняли, большинство публики за этим и пришло (благо билеты стоят от 2 до 6 долларов), потому что с каждым действием зал пустел. Опера очень красивая. Золото, бархат, светильники, вычурные беломраморные барочные лестницы. Жалко, что фойе частично закрыто на реставрацию. Здание было построено в 1884-87 гг, по проекту венских архитекторов Фелнера и Гельмера, которые специализировались по театральному строительству – в мире существует 48 театров, построенных по их проектам. В 25 г. театр горел. В бумажке, которую дают вместе с программкой, об этом событии повествуется таким загадочным способом: «Пожар начался со сцены ночью. Железный занасес, наполненный водой, не выдержал напора огня и рухнул в зал». Что касается действия... Это была, скорее, не Травиата, а избранные живые картины из нее. Народа на сцене много, но двигаются они очень мало. Солистам было совсем трудно – они не могли спеть громче оркестра.поэтому в самых патетических местах певец актер на авансцену,становлися лицом к публике, покрепче упирался нога в пол, натуживался – и пел изо всех сил. Добрая публика награждала эти труды аплодисментами.

И еще одно открытие, информация о котором мне раньше не попадалась. Оказывается, уже 9 лет на каждую Юморину (а Одесса – единственный город, где 1 апреля объявлен нерабочим днем) в садике скульптур около Литературного музея ставят очередной памятник. Первый был памятник Рабиновичу, который сделал Резо Габриадзе с подачи Жванецкого (95 г.). Вроде, как сказал Жванецкий, это первый памятник Рабиновичу, который стоит не на кладбище. Официально он называется «Памятник всемирно известному герою одесских анекдотов Рабиновичу». Скульптурка маленькая, высотой сантиметров 30. Рабинович, наклонив голову, смотрит в небо, в глазу у него часовая лупа. Когда мы его разглядывали, скучающий охранник нам посоветовал: «А вы его за ушком почешите. Он это любит. И, говорят, к деньгам». Видимо, эта примета широко известна, поскольку одно ухо Рабиновича, отполированное прикосновениями, сияло на солнце. Другие скульптуры: памятник одесскому грядущему гению (три феникса с лицами Пушкина, Гоголя и Бабеля склонились в ожидании над яйцом), памятники «зеленому фургону» и «Антилопе Гну» с соотвествующими персонажами, скульптурный шарж на Жванецкого с обязательным портфелем («Ты одессит, Миша!»), Сашка-скрипач из «Гамбринуса», рыбачка Соня, которую украли и заменили новой скульптурой «Шаланды, полные кефали», где Соня уже вместе с Костей – наверное, для охраны, а также памятник Одессе-маме, которая прижимает к пышной груди выдающихся одесских отцов города (Дерибаса, Ришелье, Ланжерона, Воронцова и Маразли), стоя на трех китах – искусство, медицина и флот.

Вообще с памятниками в Одессе хорошо. Их довольно много, и они довольно соразмерны. В городском саду на лавочке сидит бронзовый Утесов. С другой стороны установлен венский бронзовый стул, испещренный цитатами из «12 стульев». И лавочка, и стул пригодны для сидения, здесь люди с удовольствием фотографируются. В самом низу Дерибасовской поставили памятник Дерибасу – примерно в человеческий рост, как и Дюк. А по дороге к нему мы углядели в дворе чей-то бюст, и сначала мне померещилось, что Ленина, но оказалось - создателю эсперанто Заменгофу. Ну и, конечно, много мемориальных досок со знакомыми именами.

Кстати, в Литературном же музее (где мы были единственными посетителями) мы разговорились с билетершей. Дородная тетушка лет под 80, в беретике, расспрашивала нас, как в России живется. Она сама из-под Вологды, в Одессе уже живет больше сорока лет, здесь и дети, и внуки, но очень хочет перед смертью побывать в России. А Одесса уже не тот город, не тот... Вот, помню, раньше на бульваре сидели евреи, в кольцах – ведь у них все было, мы только соберемся, а у них уже есть. А теперь евреи уехали, и на бульваре скамейки перевернуты...

Население Одессы выглядит довольно-таки тщательно перемешанным. Оно не русское, не украинское, не еврейское, не армянское, не греческое, а всего понемножку. И акцент не русский, и не южный, и не местечковый, а свой, одесский. Стройных девушек я в городе видела, а вот томных, бледных и меланхоличных – нет. Женщины похожи на образ, который ассоциируется со словом «рыбачка» - крепкие, уверенные, твердо стоящие на ногах, с громкими голосами, не стесняющиеся крепкого словца. Как известно, баба с Привоза – кобылу на ходу остановит.

Молдаванка – пыльный малоэтажный район с дворами удивительной глубины. То есть в Одессе дворы вообще глубокие, при этом войдя в арке солидного дома, украшенного скульптурами, вполне можно увидеть хаос облезлых лестниц и разнокалиберных пристроек из подручных материалов. Но на Молдаванке, кажется, за последние лето сто мало что изменилось. Вот только не видать Бени Крика. На Пересыпь мы съездили раде ее названия. Ничего интересного там не увидели – заводы, заводы, а потом новые жилые районы. Даже где-то на краю есть улица Владмира Высоцкого. Теперь меня очень интересует – если «и Молдаванка, и Пересыпь» это не просто рифма на слово «Одесса», то что? Синоним «от одного края до другого» или «от воров до работяг»?

Местных сувениров нет совсем. Несмотря на то, что мы были там всего через месяц после Юморины. В трех с половиной лавочках продают рашн-деревяшн (матрешки, палех), банальные майки с надписью «Одесса» и покрашенные в ядовитые цвета обще-приморские ракушки. Так что все привезенный нами сувениры тоже литературные – «Полутолковый одесский словарь», «Литературные прогулки по Одессе». Но продавать одесситы умеют гениально. Мы искали путеводитель, купили такой альбомчик с фотографиями, который почему-то называется Альманахом. Стоил он 28 гривен (почти 6 долларов), что обычно для книжек туристической направленности. Но при этом не меньше трети книги просто явно продано под рекламу! Реклама корректная – она действительно зрительно отделена от исторической информации и фоном, и шрифтом. При этом реклама продана не только санаториям, гостиницам, ресторанам и школе подводного плавания, не только банкам и вузам, но и монастырю и синагоге! Вот так это делается в Одессе.

А еще в этом город есть море, филармония, акации и черемуха, церкви с серебряными куполами, одесское шампанское.